Отдельных стрел
было из Города не разглядеть, но туча стрел, выпущенных почти одновременно, давала
полупрозрачную тень, летевшую по траве, - от лучников к русскому войску. Эти смертельные
волны, выбросы, брызги теней косили защитников сотнями: половина войска уже представляла
собой единую бурлящую стоном и криками толстую кляксу: живых, убитых, умирающих глаз
больше не выхватывал из общего кровавого месива. Обезумевшие кони метались, не в силах
избавиться от вонзившихся в них стрел, скакали по упавшим телам, волоча за собой выпавшего
из седла раненого или погибшего хозяина.
* * *
Дед Апоница, личный советник великого князя, оказался единственным, кого татары
оставили в живых. Он, не допущенный в шатер Батыя, сначала ждал, стоя недалеко от шатра,
среди кибиток охраны вместе с сопровождавшими молодого князя телохранителями Юрия
Ингваревича. Становилось жарко, появились слепни. Стан вымирал на глазах, все живое
пряталось. К стоящим на самом солнцепеке русским подошел небольшой вооруженный отряд
татар... Татары скрутили всех, кроме деда Апоницы, и увели. Личные телохранители Юрия
Ингваревича были мужики мощные, зрелые, во цвете лет. Они, конечно, сразу поняли, что их
повлекли на казнь, но, ощущая себя частью посольства, а не рати, они почти безропотно
позволили татарам удавить себя на опушке в ста шагах от крайних кибиток стана. Они хорошо
знали, на что они шли, сопровождая Федора Юрьевича с шестью возами богатых даров,
чувствуя сердцем, чем оно кончится, это посольство.
Застоявшийся полуденный зной здесь, по среди ставки, был насыщен каким-то невероятно
тяжелым, густым, запоминающимся навсегда запахом, жизнь от которого начинала казаться
невыносимой. В воздухе звенели тысячи слепней, махать в воздухе руками, отгоняя их, было
бессмысленно: оводы не обращали никакого внимания на взмахи, мимику и жесты. Стремясь
избавиться от разящих укусов, Апоница непрерывно водил руками по голове, лицу, шее, будто
тщательно мыл голову. Замученный слепнями старик не заметил, как к нему подошли два
толмача. Один из толмачей махнул рукой перед лицом деда, указывая в сторону Города, и,
сунув в руку ему окровавленный мешок, сказал: "Неси домой!"
Апоница понял, что это такое, что там, в мешке, но понял это каким-то вторым,
отрешенным разумом, который заставил старик а взять мешок. Продолжая вытирать лицо и шею
одной рукой , Апоница начать перед вигать ноги прочь.
Очнулся он только час спустя, уже далеко - и от стана Батыя, и от города, - стоя по шее
в реке, в старой бобровой запруде, в которой он, будучи мальчишкой, пытался ловить карасей.
Прохлада вернула его к реальности, слепни здесь, в тени глухой чащобы, совсем перестали
досаждать. Над самой водой гудело нескончаемое комарье.
Очнувшись, Апоница вдруг увидел себя самого, - как бы со стороны, - стоящего по шее
в темной от торфа, спокойно журчащей воде, держащего над водой грязно-бордовый мешок. Он
увидел себя самого - старого, совершенно бессильного перед этим прекрасным, цветущим,
одуряюще пахнущем травами, медом, пыльцой и грибами, журчащим, поющим, ужасно
жестоким миром.
Подняв руку с мешком повыше, Апоница окунулся с головой. "Надо идти в Город".
Второй раз он пришел в себя и полностью осознал происходящее, уже подходя к Городу с
мирной, с наветренной стороны.
Отсюда, с опушки, не было слышно звуков сечи, все имело самый обычный вид. Город
как замер, на фоне густо синеющей после полудня восточной части неба, вырастая из луга
куполами церквей, шпилями княжьего терема. Белые стены детинца и храмов уже начали
приобретать теплый красноватый вечерний отлив.
"Вот жизнь и кончилась", - подумал Апоница.
* * *
Внезапно сбоку по татарам ударил засадный полк, ведомый самим старым князем Юрием
Ингваревичем, - лучшие, отборные дружины.
Татарская конница, словно она давно ожидала этого удара, немедленно обратилась в
бегство, рассыпаясь в разные стороны, стремясь избежать рукопашного столкновения.
