Безумие от
невозможности защититься, ответить ударом на удар мутило сознание, порождало панику.
Небольшой отряд вольных охотников из прилежащих к Новгороду земель, пришедший на
помощь, был уже практически уничтожен, - их осталось не более десяти человек. Игнач,
избежавший татарской стрелы и вытесненный теперь прямо под сабельный удар, вдруг осознал,
что если он сейчас же не придумает какую-нибудь уловку, то в его вольной жизни среди лесов
здесь, стыдно сказать, на заливном лугу, на выпасе, будет через миг поставлена точка. Он на
мгновение увидел впереди и выше себя вспышку, - лезвие сабли блеснуло на солнце, и в ту же
секунду Окунь, сосед Игнача по угодьям, вскинул руку... Сабля коснулась левого плеча Окуня
и, совершив плавное, режущее движение, рассекла все туловище и покинула тело, чуть-чуть не
дойдя до середины живота.
Окунь еще стоял на ногах, когда кровь обильно выбросилась фонтаном, - как только
левая рука, оттягиваемая тяжелым щитом, немного отошла в сторону, открыв рассеченное
надвое сердце.
Не думая ни о чем, действуя чисто по чутью, наитию, Игнач выронил бесполезный меч и,
выхватив из-за голенища нож, бросился под ближайшего татарского коня, не дожидаясь
следующей вспышки татарской сабли над головой, на солнце.
Конь захрипел в испуге. Не сумев отступить, осесть, конь тревожно заплясал на месте,
сумев ударить Игнача копытом и оглушить.
Однако сознание тут же вернулось. Он очнулся, лежа уже под татарским конем, опираясь
рукой и коленями на окровавленное тело неподвижного Окуня...
Конские животы над головой и лес лошадиных ног - без края, во все стороны!
Ноги коней хаотично поднимались и опускались вновь, с силой врубая копыто в
пружинящее, местами шевелящееся багровое месиво.
Тела, руки, ноги, шкуры, кожи, металл, земля, обильно политая кровью, - кровавая грязь.
Здесь, в этом мире - под брюхами низких степных лошадей, - не было ни неба, ни солнца, -
в пространном сумраке полутеней то тут, то там возникали лишь световые пятна - солнца
неверного блики... Лучи света в темном царстве вспыхивали почти всегда одновременно со
звериным визгом, воплем, ударом... И тут же гасли - при смыкании лошадиных тел
топчущейся на месте конницы.
Там, наверху, и рядом, сбоку, идет резня.
В ушах непрерывный, нескончаемый многоголосый звенящий гвалт, перемежаемый
криками ужаса и беспредельной злобы.
Но стрелы здесь, в мире конских ног и животов, не летали.
Секунду, другую тут можно было отдохнуть и от сабли.
Игнач увидел, - вверху и сбоку, - нога татарина, сидящего на соседней лошади,
напряглась, упираясь в стремя при взмахе саблей...
Удар!
Под ноги соседнего коня покатилась голова Молчуна, известного всем на селигерском
большаке неугомонного балагура и бабника.
Нога расслабилась снова...
В стороне от головы осело тело Молчуна...
Нога татарина напряглась вновь - он привстал в стременах для нанесения очередного
удара.
Рука Игнача сама собой вынырнула из-под конского брюха, метнулась к напрягшейся
ноге.
Острый как бритва нож-засапожник полоснул по ноге, повыше пятки, перерезав икорную
мышцу до кости...
От крика всадника на мгновение заложило уши.
Сабля в его без вольной руке опустилась вдоль бока коня и в ту же секунду дернулась:
кривое короткое лезвие, появившееся откуда-то снизу, неуловимым скользящим движением
перерезало локтевой сгиб - до сустава. На мгновение показались беленькие на срезе,
загибающиеся кончики перерезанных сухожилий и, рядом с ними, светлая кость, и тут же все
скрылось, залитое темной венозной кровью...
Конские ноги вокруг Игнача мгновенно оживились, затеяв дикую пляску на грудах
окровавленных тел: всадники попытались расступиться, но - тщетно: конница неумолимо
сбивалась вновь в сплошную массу, стискивая, прессуя сама себя в монолитную массу.
Он видел, как кто-то, как и он, нырнул под конницу, затем еще кто-то, еще... В сумрачной
дали приземистого мира, ограниченного животами низкорослых монгольских коней, среди
живой непроходимой тайги пляшущих, бьющих копытами ног замелькали быстрые тени,
передвигающиеся на карачках...
Игнач, ныряя и выныривая, быстро передвигался в новом, только что открытом им
страшном, но спасительном мире.
Истошный беспомощный визг ужаса и боли сопровождал его быстрый бег на
четвереньках по окровавленным грудам трупов земляков, друзей, соседей...
* * *
С галереи, с высоты холма, деталей сражения видно, конечно, не было, но общее
изменение ситуации было очевидно.
Островки сопротивления вдруг начали таять и быстро исчезли.
Полный разгром.
На поле битвы топталась на месте татарская конница, неистово вопящая и воюющая
непонятно с кем.
